Экзамен выдержан уверенно и спокойно: развернутое интервью Председателя Верховного Суда Валентина Сукало

Белорусское правосудие переживает сегодня сложный и знаменательный этап: впервые после завершения судебно-правовой реформы начинают сказываться ее результаты. Прошлый год стал, по сути, своеобразным экзаменационным периодом для обновленной судебной системы страны. О том, как наши суды выдержали это испытание, а также о других вопросах судебной деятельности мы сегодня беседуем с Председателем Верховного Суда Валентином Сукало.

– Валентин Олегович, каким оказался 2017 год для судебной системы?

– Конечно, это был год серьезных изменений в судоустройстве и судопроизводстве. Но главное, что он показал, – это первые результаты судебно-правовой реформы. Как вы понимаете, она проводилась не ради самой реформы, а для повышения качества и эффективности правосудия. И если оценивать прошедший год с этих позиций, то я бы говорил о нем с достаточной долей оптимизма. Потому что уже появились первые итоги судебных преобразований, и они весьма позитивны. Причем это не моя личная оценка: у нас есть целый ряд внутрисистемных, внесистемных и даже международных показателей, способных оценить любую судебную систему. Если проанализировать эти признаки, то становятся очевидными плоды той огромной работы, которая была призвана качественно изменить правосудие в стране.

– Какой из этих показателей, по-вашему, самый важный?

– Главное – то, насколько эффективно выстроенная модель справляется с объемами правосудия. Даже несмотря на то что эти объемы немного возросли, белорусская судебная система уверенно и спокойно выдержала нагрузку в 765 тысяч уголовных, гражданских, экономических и административных дел, рассмотренных нашими судами. При этом никакого чрезвычайного напряжения не произошло, напротив, мы улучшили качество и сократили сроки рассмотрения этих дел.

– Выходит, каждый день у нас проходят тысячи судебных процессов?

– Да, около 4 000 дел ежедневно рассматриваются во всех судебных учреждениях страны. Если продолжать об эффективности, есть еще один интересный показатель – количество дел, рассмотренных в первом судебном заседании. Если смотреть по этому критерию – сколько дел назначено и какое их количество реально рассмотрено, то получается около 70 процентов. Может быть, это не самый лучший показатель, надо стремиться к 75, может, чуть больше, но это уже показывает, что правосудие довольно эффективно осуществляет судебную защиту физических и юридических лиц, восстанавливает нарушенные права граждан, пострадавших от правонарушений и преступлений.

– Какова была судебная нагрузка в 2017-м?

– В целом она осталась на уровне предыдущего года, в общих судах – 73 дела в месяц на одного судью, в экономических – 93. Но изменилась ее структура: на 5–6 процентов снизилось количество поступивших в суды уголовных дел и гражданских споров, однако на столько же увеличилось число дел административных. В целом никакой тревоги по поводу нынешней нагрузки нет: она выдерживаемая на всех уровнях судебной системы и позволяет правосудию оперативно и эффективно выполнять свои задачи.

– К слову, об оперативности. Что можно сказать о сроках рассмотрения дел в судах?

– А это еще один наш важнейший показатель, и тут реально ощутимы результаты судебно-правовой реформы. Особенно в сфере уголовного правосудия. Количество отмененных приговоров с направлением дела на новое рассмотрение сократилось более чем в 2 раза. За год. Если в 2016-м таких случаев было 563, то в прошлом году – 240. Это следствие перехода на апелляционное судопроизводство в уголовном правосудии. То есть сейчас уже суды второй инстанции корректируют решения нижестоящих судов и выносят окончательные вердикты. Да, таким образом мы несколько усложнили работу апелляционных судов, зато разгрузили суды первой инстанции и значительно сократили сроки рассмотрения уголовных дел. Достигнутый результат красноречиво говорит о том, что в деле перехода на апелляционное судопроизводство мы находимся на правильном пути. И потому планируем перевести на эти же рельсы и гражданское правосудие. В котором тоже, между прочим, несколько сократилось количество отмененных судебных решений, хотя тут еще действует старый порядок их проверки – кассационный с элементами апелляции.

– Как долго он будет сохраняться?

– В конце прошлого года был принят закон об изменениях в гражданском судопроизводстве, согласно которому мы должны в июле 2018-го перейти на апелляцию и в этой сфере. Абсолютное большинство гражданских споров будет решаться в судах второй инстанции. Там будет окончательно ставиться точка, без затягивания на годы разрешение гражданских конфликтов. Стоит задача до минимума сократить вмешательство в судебные решения в порядке надзора. Кстати, мы уже сократили срок судебного надзора по гражданским спорам до одного года. Процесс обжалования решений не должен быть бесконечным. Это не исключает, конечно, дальнейшее вмешательство в судьбу решения, но оно должно быть только по вновь открывшимся обстоятельствам или ввиду нарушения судебных процедур. Именно так мы должны трансформировать свой судебный надзор, чтобы максимально перенести коррекцию решений на стадию апелляции.

– Это потребует создания специальных апелляционных судов?

– Действительно, в некоторых странах постсоветского пространства переход на апелляцию сопровождается созданием таких судов. Например, в Российской Федерации сейчас создается 10 совершенно новых окружных апелляционных судов, с соответствующим количеством новых судей. Но мы не пошли этим путем. В Беларуси судебная система сохраняется в прежних параметрах, при этом внутри ее нагрузка перекладывается с районных судов на областные. Да, я не исключаю, что в связи с этим нам придется изменять численность судов второй инстанции, которые сегодня становятся по сути апелляционными. Но это произойдет не за счет набора новых кадров, а путем перевода действующих судей из районов в области, где серьезно возрастет нагрузка и ответственность. Нам удастся избежать создания целой структуры новых судов, что было бы непросто и в экономическом, и в организационном смысле. Так что другого пути у нас нет, к тому же избранные подходы уже подтвердили свою эффективность и современность не только в уголовном, но и в экономическом правосудии.

– Должно быть, качество правосудия оценивается и количеством недовольных судебной системой. Увеличилось ли число жалоб на организацию работы судов в прошлом году?

– Оно, напротив, сократилось. Пусть ненамного, на 10 процентов, но я хочу подчеркнуть, что только 4 % из поступивших нареканий признаны обоснованными. Был наведен порядок с приемом граждан, с выдачей процессуальных документов, с этикой взаимоотношений судей и участников процессов... Тут Верховный Суд занимает жесткую принципиальную позицию: достаточно сказать, что в прошлом году за такого рода нарушения, выявленные в ходе проверок этих жалоб и обращений на «телефоны доверия» (а они сейчас есть в каждом суде), были привлечены к ответственности 56 судей и 369 сотрудников аппарата.

– Говоря об оценках судебной системы, вы упомянули и международные критерии. Что имеется в виду?

– Существуют глобальные рейтинги, оценивающие состояние законности в различных государствах. Один из них, весьма авторитетный Индекс верховенства права, составленный международной организацией World Justice Project, ставит гражданское правосудие Беларуси на 39-е место, а уголовное – на 51-е в списке из 113 стран. Это выше, чем у наших партнеров по ЕАЭС и многих других государств бывшего СССР.

– А что вы лично считаете самой высокой оценкой белорусского правосудия?

– Тот факт, что уже более 5 лет в стране не допущено ни одного случая необоснованного осуждения граждан. Также меня радует, что наши суды в целом стали более гуманными, менее репрессивными, начали активно избирать меры наказания, которые не связаны с самыми суровыми санкциями. Это тоже подтверждается статистикой. Скажем, сегодня лишение свободы в структуре наказаний составляет лишь 27 процентов. В прошлом году (по сравнению с 2016-м) в места лишения свободы отправились на 1 739 человек меньше взрослых и 65 – несовершеннолетних. Очень серьезно выросло количество осужденных к общественным работам, к денежным штрафам. Эта тенденция в целом соответствует криминогенной ситуации, структуре и динамике преступности.

– Стоит ли вообще завершать каждый процесс обвинительным приговором?

– А почему вы решили, что только так и происходит? Между прочим, в прошлом году 1 626 уголовных дел были прекращены судами по различным основаниям – по малозначительности, примирению сторон, возмещению ущерба... Согласитесь, это немало. Плюс еще 2 250 дел прекращены на досудебной стадии, до направления дела в суд. То есть суды совершенно не настроены на обязательное завершение всех дел осуждением. А есть, и об этом мало кто знает, и такая практика, как постановление обвинительного приговора без назначения наказания.

– То есть как?

– А вот так: признать виновным и освободить от наказания. Есть такой вид приговора, который позволяет смягчать репрессивный характер судебных вердиктов. Это происходит с учетом общественной опасности преступления, личности человека, состояния его здоровья, чрезвычайных семейных обстоятельств. К сожалению, мы пока еще недостаточно применяем эту меру – в прошлом году такое решение вынесено в отношении 70 человек.

– Какие события прошлого года были наиболее значимыми для судебной системы?

– Отмечу первое из них – принятие в начале года совершенно новой редакции Кодекса о судоустройстве и статусе судей. Тем самым произошло правовое закрепление всех изменений в правосудии и мы, по существу, получили новый свод правил жизни судебной системы. В них масса интересных новелл, но я бы в первую очередь выделил то, что произошел отход от идеи съезда судей как высшего органа судейского сообщества. Сегодня не очень правильно, не очень рационально собирать 1 300 судей со всей страны. Это означает, что на несколько дней приостанавливается весь процесс правосудия в государстве. Делать это, разумеется, ни в коем случае нельзя. Поэтому для решения важнейших вопросов введен новый формат – республиканская конференция судей, на которую избирается 250 лучших судей из всех регионов. Первая такая конференция уже состоялась в прошлом году. На ней были обозначены основные направления развития судебной системы, которые сообщество судей сочло самыми насущными в ближайшие пять лет.

– Какие это направления?

– О некоторых мы уже сказали в ходе нашей беседы. Это переход на новые формы судопроизводства, сокращение судебного надзора, снижение количества административных дел, поиск разумных мер уголовного наказания, переход к более примирительному, восстановительному, справедливому правосудию. А также повышение его открытости, публичности, тем самым – повышение уровня доверия людей к судам. Плюс направления, связанные с внедрением современных информационных технологий. Шла речь и о разумной процессуальной экономии, призванной снизить интенсивность, напряженность судейского труда.

– Кстати, коснулась ли судов оптимизация штатов?

– Да, в прошлом году мы провели такую оптимизацию, сократив количество сотрудников аппарата областных и Верховного судов на 15 процентов. Я хочу подчеркнуть, что речь идет только о персонале судов, ни один судья сокращен не был: сегодняшняя их численность является оптимальной.

– Среди целей правосудия вы упомянули снижение уровня привлечения к административной ответственности. Но разве это зависит от судов?

– Не только от судов, конечно. Но это прямо предусмотрено Декретом № 7 и всей принятой в конце прошлого года группой законодательных новелл, связанных с поддержкой предпринимательства. Понимая дух и букву этих новелл, я думаю, что суды все-таки в силах значительно сократить число лиц, привлекаемых к административной ответственности. Как физических, так и юридических. Число привлеченных к этому виду ответственности – а в прошлом году было составлено 4 млн 277 тысяч административных протоколов – очевидно является чрезмерным.

– Как можно изменить эту пугающую цифру?

– Законодательные инструменты у нас уже есть. Из кодекса вообще исключено значительное число административных правонарушений, во многих снижены пределы санкций, исключена конфискация имущества, во всех составах введена такая форма наказания, как предупреждение. Суды могут прекращать дела по малозначительности или выносить предупреждение вместо назначения более сурового наказания. Эти изменения в КоАП уже вступили в силу, и суды сделают все для того, чтобы до предела сократить число лиц, привлекаемых к административной ответственности. Вместе с этим, исходя из Декрета № 7, мы уже приступили к реализации его сущности. Провели специальное совещание с судами в режиме видеоконференции, наметили некоторые ориентиры, чтобы судьи понимали не только букву, но и дух общегосударственной правовой политики. Во-первых, будет действовать презумпция добросовестности предпринимателя. Во-вторых, суды должны перенести акцент с наказания на профилактику правонарушений. В-третьих, изменятся подходы к субсидиарной ответственности руководящих лиц, связанные с банкротством предприятий. И скажу прямо, мы ориентируем суды на такое применение мер ответственности, чтобы они не повлекли за собой очень серьезные последствия в виде прекращения деятельности субъекта хозяйствования. Наказание и экономика должны находиться в разумной пропорции.

– А что касается уголовной ответственности предпринимателей?

– Уже есть соответствующие наработки, которые, я думаю, вскоре будут внесены в уголовное законодательство. Верховный Суд в плане этих изменений настроен достаточно радикально. Хотя и сегодня у нас осуждение к лишению свободы по экономическим составам преступлений составляет только 11 процентов, но я думаю, что есть возможность сократить и этот показатель. Кроме того, важно изменить и подход к избранию меры пресечения для подозреваемых в экономических преступлениях. Заключение под стражу, на мой взгляд, должно носить исключительный характер.

– А если речь не об экономических преступлениях, есть ли тут возможности для смягчения наказания?

– Думаю, нам надо серьезно обсуждать тему уголовного проступка. Эта новация обсуждается в России и уже введена в Казахстане. Верховный Суд инициировал рассмотрение этого вопроса в Беларуси, и вскоре на правовом совете при Президенте будет обсуждаться возможность введения понятия «уголовный проступок» в наше законодательство. Такой статус могла бы получить часть мелких, незначительных преступлений, которые бы следовало изъять из Уголовного и административного кодексов. Не знаю, как будет воспринята эта идея, но я считаю, что она является одним из путей дальнейшего совершенствования уголовно–правовой политики в стране.

– Что позволяет так думать?

– Современная криминогенная обстановка такова, что принятие этого решения не повлечет каких-либо серьезных правовых последствий. Взгляните на цифры: тяжкие и особо тяжкие преступления составляют только 14 процентов от всех совершенных. Преступления, не представляющие большой общественной опасности, – 21, менее тяжкие – 65 процентов. Вот такая структура преступности плюс ее хорошая динамика (ежегодное сокращение на 5–6 процентов) позволяет сегодня идти по пути смягчения уголовной ответственности. Ведь даже мелкое, незначительное преступление, за которым следует обвинительный приговор, влечет сегодня очень серьезные последствия для человека, связанные с судимостью и различными правовыми ограничениями. А уголовный проступок предполагал бы все–таки осуждение человека государством, но без судимости и иных последствий. В конечном счете такой подход привел бы к снижению криминализации общества в целом.

Это непростая задача, она наверняка займет немало времени, но решать ее следует еще и потому, что мы, наверное, должны следовать в едином правовом русле с нашими партнерами по ЕАЭС.

– А как вы смотрите на предложения МВД о новых подходах к проблемам сексуальных домогательств и насилия в семье?

– Я знаю об этих предложениях и думаю, что нам не следует слепо копировать то, что происходит за рубежом. Потому что у нас сегодня уже существуют серьезные законодательные возможности для адекватного влияния на различные ситуации, складывающиеся в сфере семейных или служебных отношений. Предусмотрены составы преступлений об истязании, причинении телесных повреждений или сексуальном принуждении, зачем же искусственно приумножать этот правовой арсенал? Не надо излишне криминализировать наше общество. В Беларуси следует сохранять собственный уклад, менталитет и сложившиеся понятия о взаимоотношениях в семье, в том числе и о воспитании детей. Кроме того, нужны серьезные мотивы, предпосылки для введения новых уголовных составов преступлений или мер ответственности. Они нужны там, где это действительно необходимо. Например, увидели серьезную проблему, просчитали, продумали, взвесили – и ввели уголовную ответственность за повторное управление автомобилем в нетрезвом виде. И это дало прекрасный результат. То же самое произошло с проблемой наркомании: осознали угрозу обществу и адекватно на нее среагировали, значительно ужесточив ответственность. Тем самым серьезно снизили уровень этой опасности. Но делать это ради моды, с непредсказуемыми последствиями? Верховный Суд займет в этом вопросе весьма сдержанную позицию. Если нет острой необходимости, то не надо проводить реформу ради реформы. Ее стоит проводить только в интересах дела.

– Вы только что обмолвились, что наркотическую угрозу в значительной степени удалось преодолеть. Не пора ли смягчить и санкции по 328-й статье УК?

– Вопрос о том, какие плоды дало ужесточение ответственности в деле борьбы с наркоманией, недавно обсуждался на Президиуме Совета Министров. Звучали разные мнения, но позиции Верховного Суда и МВД по этой теме совпали: усиление ответственности в свое время было очень обоснованным и правильным, но сегодня ситуация действительно изменилась, достигнут позитивный результат. В прошлом году судимость несовершеннолетних за преступления, связанные с оборотом наркотиков, снизилась более чем в 2 раза. Взрослых – на 18 процентов. И сейчас появились основания не для законодательного смягчения ответственности за этот вид преступлений, но для поиска новых подходов к нему. Наверняка есть потребность в сокращении числа лиц, привлекаемых по 1-й части 328-й статьи, то есть потребителей. Все-таки 2 тысячи человек за год – это очень большая цифра, и она может быть сокращена путем применения других мер воздействия, например, связанных с принудительным лечением. Это решение было обозначено в постановлении Президиума Совмина. Другая мера, которую Верховный Суд также поддерживает, – о более широком применении условно-досрочного освобождения и замены наказания на более мягкое для тех, кто осужден по 328-й статье и действительно встал на путь исправления. Кстати, в прошлом году более 500 человек уже были условно-досрочно освобождены от наказания за этот вид преступлений. Стоит более объективно подходить к осуждению даже распространителей наркотиков – в тех случаях, когда это распространение носит характер совместного употребления. Когда один наркоман прикуривает другому сигарету с каким-либо «зельем», то формально это тоже распространение, но в данном случае, по-моему, можно находить возможность для выхода за пределы самых суровых санкций. В рамках, подчеркну, действующего законодательства, без какой-либо его корректировки. Такой подход не будет носить массовый характер, он коснется в основном несовершеннолетних, но в целом станет соответствовать общей позитивной тенденции в деле борьбы с этим злом.

– Валентин Олегович, читательская реакция на публикацию в нашей газете обновленной редакции Декрета № 1 говорит о том, что не все его положения восприняты однозначно. Например, часто звучит вопрос о направлении асоциальных личностей в ЛТП не по решению судов, а комиссиями при местных органах власти...

– Значит, люди действительно не разобрались. Эти комиссии будут наделены правом подготовки документов для направления в ЛТП, но не правом окончательного решения этого вопроса. Оно, как и прежде, останется за судом. Все-таки направление в ЛТП – это довольно серьезное ограничение в правах и свободах человека на длительный период времени, поэтому только суд сможет принять такое решение. И ему теперь будет проще разобраться, потому что к тем материалам, которые раньше готовили только работники милиции, добавятся и документы, подготовленные комиссиями при местных органах власти.

– Скажите, изменилось ли ваше отношение к проблеме применения смертной казни?

– Оно осталось прежним: до тех пор, пока эта мера наказания остается в национальном законодательстве, мы обязаны ее применять. Руководствуемся тут известным принципом римского права – Dura lex, sed lex. Закон суров, но это закон. Его следует соблюдать. Я вам больше скажу: Верховный Суд даже предлагает судьям воздерживаться от участия в дискуссиях на эту тему. Потому что если судья начнет сомневаться, нужно ли ему следовать законодательству, то ничего хорошего из этого не выйдет. Мы применители закона и не можем позволить себе усомниться в нем. Иначе перестанем выполнять свои обязанности. Законодатели могут, они в силах изменить закон. Не то чтобы судьи сами стремились к применению этой меры, но бывают преступления, которые настолько находятся за пределами морали, человечности и здравого смысла, что назначить иное наказание попросту невозможно. Вот и в прошлом году такое решение было вынесено в отношении пяти лиц. Речь идет о серийных жестоких убийствах со множеством потерпевших. Всем известны эти дикие истории. Временность смертной казни закреплена в законе, и это означает, что она может быть исключена из национального законодательства. Но когда меня спрашивают о личном отношении к этой теме, я отказываюсь отвечать на этот вопрос. Ведь любой мой ответ может повлиять на решение конкретного судьи по конкретному уголовному делу. Поэтому вы тоже не втягивайте меня в обсуждение этой темы.

– Кроме тех задач, о которых вы уже сказали, какие планы у судебной системы в 2018 году? Что еще нужно сделать?

– Нам необходимо прийти к единому процессуальному кодексу в общем и экономическом правосудии. Гражданский процессуальный кодекс нужен только один. Наличие сейчас, после создания единой судебной системы, еще и схожего по задачам Хозяйственного процессуального кодекса – это, мягко говоря, не очень хорошо. Поэтому сейчас мы работаем над концепцией создания единого процессуального кодекса.

– В чем суть этой задачи?

– Нам надо сохранить все особенности гражданского и экономического правосудия, объединив их под одной обложкой. А там много понятий, которые на первый взгляд незаметны, но все-таки отличаются друг от друга. Выходит странная ситуация, когда в единой судебной системе существуют разные подходы и процедуры, иногда необъяснимые для граждан и субъектов хозяйствования. Задача создания единого процессуального кодекса весьма непроста: например, в России ее не могут решить уже в течение пяти лет. Но мы однозначно настроены, что решение необходимо, и уже создали соответствующие рабочие группы. В результате правосудие должно стать более понятным, прозрачным и регламентированным как для людей, так и для самих судов. Кроме этой задачи, будем работать над внедрением в правосудие современных информационных технологий, над созданием единой автоматизированной системы судопроизводства, которая позволит отслеживать движение каждого дела в судах. Она облегчит контроль за организацией и оперативностью правосудия.

– Состоится ли в этом году переезд Верховного Суда в новое здание?

– Это является задачей, которую поставил Президент. Поэтому она не обсуждается, а исполняется. И все работы сейчас взяты на достаточно жесткий контроль, чтобы в ноябре 2018-го новоселье Верховного Суда наверняка состоялось. И я считаю очень символичным, что здание высшего судебного органа по стилю и духу соответствует соседним объектам – Дворцу Независимости и площади Государственного флага. Оно органично впишется в архитектурный ансамбль, подчеркивающий нашу государственность. Это очень важно с точки зрения важности и авторитета судебной власти в стране. Уверен, что это будет красивое и торжественное здание, которым мы сможем гордиться. Спасибо всем, кто сейчас помогает его возводить.

Роман Рудь, «Советская Белоруссия», 9 февраля 2018 г.
(фото – «Советская Белоруссия»)