Перезагрузка бизнес-плана: какие изменения планируется внести в закон о несостоятельности и банкротстве

Расширение полномочий антикризисных управляющих, сокращение сроков процедуры банкротства – какие еще изменения планируется внести в профильный закон?

В экономике есть много терминов. Но у «банкротства», пожалуй, самая угрожающая семантика. В действительности в банкротстве нет ничего зловещего. Это всего лишь один, возможно, не самый лучший этап существования компании. Иногда именно механизм банкротства позволяет выйти из неудачного бизнеса, служит препятствием для размножения «мертвых душ» – фирм, которые и не ведут хоздеятельности, и не могут ликвидироваться из-за долгов. Другой вопрос, что банкротство – это очень тонкий процесс, требующий многочисленных настроек, чтобы им нельзя было злоупотреблять. Если он хорошо отрегулирован, то служит развитию экономики и одним из инструментов защиты прав инвесторов. В целом экономическая несостоятельность – вечная тема многочисленных дискуссий по тем или иным ее граням.

Общее количество дел о банкротстве, находящихся в производстве экономических судов, на 1 декабря составило 2217, из них 2020 дел – о банкротстве организаций частной формы собственности.

Сейчас обсуждается новая редакция проекта Закона «О несостоятельности и банкротстве». Нельзя сказать, что предыдущая версия нормативно-правового акта чем-то принципиально плоха. Но закон принимался еще в начале 2000-х, и некоторые нормы требуют пересмотра и ревизии исходя из реалий сегодняшнего дня. Новации законодательства в этой сфере за круглым столом мы обсудили с директором Департамента по санации и банкротству Министерства экономики Александром Мирониченко, заместителем председателя, председателем судебной коллегии по экономическим делам Верховного Суда Юрием Кобецем, директором ЗАО «Белреализация» Михаилом Андреевым, экспертом-консультантом Белорусской научно-промышленной ассоциации Галиной Дребезовой.

Банкротство без уничтожения

– Действующее законодательство о банкротстве сегодня, очевидно, устарело. Процедуры порой длятся годами, отнимают много ресурсов… Какой основной посыл нового законопроекта и чего вы от него ожидаете?

А.Мирониченко: Ставить вопрос, что сегодня все плохо, а будет хорошо, не совсем корректно. Банкротство – один из самых сложных механизмов экономического регулирования. У нас уже давно при каждом органе госуправления действуют специальные комиссии по предупреждению экономической несостоятельности. Именно поэтому все шоки и кризисы проходили в стране относительно спокойно.

Да, возможно, не все предприятия отличаются высокой эффективностью, но они продолжают работать и приносить прибыль, рассчитываясь по долгам.

Основные проблемы, которые возникали в экономике, проходили не через экономическое судопроизводство и перераспределение собственности, а через восстановление платежеспособности предприятий. И даже те из них, что оказывались экономически несостоятельными (например, некогда Минский часовой завод, Минский дрожжевой комбинат, Минский маргариновый завод), сегодня достаточно успешные в своей отрасли. Однако в любой стране возникают ситуации, когда предприятие, в том числе и государственное, больше не в состоянии продолжать работу по разным причинам. Оно накопило долги и не может их оплатить не только за счет своей деятельности, но и за счет продажи имущества.

Законодательство о банкротстве способствует плавному и бесшоковому выводу таких предприятий из экономической среды. Для того чтобы и дальше этот процесс проходил в штатном режиме, а правовая база соответствовала всем необходимым в этой сфере стандартам, мы и подготовили проект закона «О несостоятельности и банкротстве». Ряд его положений разработаны в рамках необходимости развития цифровой экономики. В Беларуси уже давно существует Единый государственный реестр сведений о банкротстве (bankrot.gov.by), и сегодня мы начинаем реализацию отдельных элементов электронного судопроизводства. Но для того чтобы внедрять эти механизмы, требуется ряд норм закрепить законодательно. Например, электронные торги. Документ достаточно давно внесен в Парламент, однако в настоящее время возникла необходимость его актуализации. В связи с этим подготовлены изменения и дополнения со стороны Верховного Суда, Минэкономики и других заинтересованных. Сейчас они отрабатываются в Правительстве.

Ю.Кобец: Сегодня мы работаем в рамках действующего закона, который принят достаточно давно. С тех пор в стране и экономике произошли серьезные изменения. Проблема экономической несостоятельности многогранная и сложная. Заинтересованные стороны здесь практически все: органы власти, бизнес, граждане. И от того, как мы будем регулировать эти отношения, во многом будет определяться не только экономическая, но и социальная составляющая. Когда стали говорить о новой редакции закона, исходили от реалий. Один из главных недостатков действующего закона – он в большей степени направлен на ликвидацию предприятий, а не на смену собственников или дальнейшее развитие. Это подтверждает и судебная статистика: как правило, заявления об экономической несостоятельности в большинстве случаев заканчиваются ликвидацией. А это, мягко говоря, полное уничтожение того, что есть. Концептуальное направление обновленного законодательства прозвучало на семинаре-совещании у Президента по финансовому оздоровлению сельхозпредприятий. Ведь что значит ликвидировать сельхозпредприятие? Да, можно продать трактор, пустить под нож поголовье скота. Но разве это решит хоть одну проблему? Поэтому Александр Лукашенко обратил внимание: банкротство не должно проходить через ликвидацию, а в первую очередь – смена собственника. Все неэффективное управление должно уйти, на смену ему должны прийти эффективные менеджеры. Эта идеология, к слову, заложена в Указе № 399 «О финансовом оздоровлении сельскохозяйственных организаций».

Еще один вопрос, который мы поднимаем, когда говорим о процедуре банкротства: нужно четко представлять, что центральной фигурой здесь является управляющий. Именно от его профессионализма зависит результат. Сам по себе контроль за его деятельностью принципиально не решит проблем. Лучший контролер – это кредитор: он заинтересован в эффективности процедуры, поскольку должен вернуть средства. Но здесь иногда возникает проблема: часто кредитором является государство, а кто от его имени должен выступать контролером? Однозначно это должен быть не суд. Наша принципиальная позиция – равенство сторон. Для нас должник – это такая же сторона в процессе, как и кредитор, мы должны обеспечить гарантию прав и первого, и второго.

Кроме того, в действующем законодательстве слишком забюрократизированы многие процедурные моменты. Управляющий не может эффективно работать, не имея достаточной степени свободы. Поэтому предлагается существенно расширить полномочия управляющих, одновременно увеличивая их ответственность. Серьезной проблемой действующего закона – ликвидацией экономически несостоятельных предприятий – могут заниматься в том числе юридические лица. Мы видим, что часто этим правом злоупотребляют. Приведу пример без конкретных названий: в одной из областей три человека создали большое количество аффилированных юрлиц и буквально монополизировали рынок услуг в сфере банкротства. О каком выборе и конкуренции между управляющими можно говорить, когда они все между собой связаны?! Хотя формально они закон не нарушили: любой гражданин имеет право учреждать любое количество юридических лиц. Но злоупотребление есть. При этом ответственность полностью размыта. Хотя, безусловно, мы видим и хорошие примеры деятельности юрлиц.

Еще один вопрос, который нужно принципиально решить, – сложности с ликвидацией компании. Сейчас это сделать непросто. Даже если нет долгов. Эта проблематика настолько важна, что буквально 20 декабря вопросы регистрации и ликвидации мы выносим на рассмотрение пленума Верховного Суда. Ведь иногда дела о ликвидации рассматриваются месяцами. Слишком длительные сроки, которые невозможно уже себе позволить. При принятии решений мы должны быть максимально мобильны. Мы четко определили в проекте постановления пленума: все дела о регистрации и ликвидации должны рассматриваться в судах не больше месяца.

Основной посыл в работе над новым законом – ориентироваться на конечный результат. Ведь банкротство должно стимулировать экономическую деятельность, не губить предпринимательское начало, не становиться приговором для инициативных людей. Да, не у всех получается добиться успеха с первого раза. По статистике, 95 процентов стартапов заканчиваются провалом в первый год работы. Предприятия Дональда Трампа, например, 4 раза становились банкротами. Для нас процедура экономической несостоятельности не должна быть трагедией, это нормальный этап к дальнейшему развитию.

Мобильно и значимо

– Временной фактор при осуществлении процедуры банкротства – это самая болезненная тема сейчас. Есть ли какой-то усредненный показатель, к которому нужно прийти?

А.Мирониченко: Сейчас средний срок процедуры банкротства укладывается в довольно жесткие критерии – менее одного года. Но если предприятие крупное, у него много разнопланового имущества, тогда процесс затягивается и его желательно сделать более динамичным. Основная направленность нового законопроекта – сократить срок проведения процедур. Обращаю внимание, что этот документ – не совершенно новая страница, а продолжение тех начинаний и положительных моментов, которые уже есть. Например, сегодня антикризисный управляющий назначается судом по предложению кредитора или должника. Механизм не самый эффективный. Дела-то об экономической несостоятельности разные, некоторые управляющим совершенно неинтересны, и они не хотят за них браться. В ряде случаев управляющие не устраивают кредиторов… В некоторых развитых странах существует определенный алгоритм выбора таких специалистов: через электронные ресурсы, которые позволяют при помощи определенных критериев подобрать управляющего. Мы тоже хотим прийти к такой системе. Если говорить о крупных предприятиях, то действуют несколько иные подходы. Если речь идет о государственных компаниях, то выбор управляющего четко прописан в нормативно-правовых актах. Некоторые министерства самостоятельно готовят таких специалистов.

Но сегодня однозначно необходимо применять некий упрощенный порядок в отношении организаций, у которых нет имущества. А таких сегодня проходит через банкротство 70–80 процентов. Зачем к ним применять полноценную процедуру и тратить дополнительные ресурсы?! Также затягивают дела и из-за работы с кредиторами по вопросам реализации имущества.

М.Андреев: На самом деле гораздо больше времени уходит на то, чтобы собрать кредиторов, получить определение суда и выполнить другие многочисленные формальности, чем продать имущество. Дело не только в проведении непосредственно аукционов по реализации имущества банкрота. Нет единой таблетки от всех экономических болезней. Все предприятия разные, со своей историей, поэтому было бы неправильно устанавливать некие единые сроки для проведения процедуры банкротства. Если бы я никогда не выходил из кабинета, думал бы, что надо банкротить всех. Однако я регулярно навещаю крупные предприятия и понимаю: есть промышленные производства, которым необходимо придавать такой же специальный статус, как сельхозпредприятиям. В райцентрах, небольших поселках, если ликвидируется предприятие, людям просто больше негде работать. Такие компании – это не бизнес, а социальная ответственность. И необходимо разрабатывать какие-то меры, чтобы не ликвидировать именно такие предприятия, а находить способы их реструктуризации и не применять к ним общий механизм банкротства.

А.Мирониченко: Вы, наверное, не знакомы с Указами Президента от 2 октября 2018 г. № 399 и от 4 июля 2016 г. № 253, которые как раз и направлены на то, что именно такие предприятия проходят через специальную процедуру. Сегодня они пользуются самым большим иммунитетом. Вопрос в том, что коммерческая деятельность у них есть, есть прибыль, но вот оплатить сразу все накопившиеся долги они не в состоянии.

Банкротство во благо

– Все ли проблемные предприятия нужно банкротить? Возможно, бизнес видит другие пути решения?

Г.Дребезова: Я считаю, процедура банкротства должна быть для всех. Однако, что касается проекта закона, я не понимаю, кого он защищает: кредиторов или должников? В этом самая главная проблема. Почему никто не задает вопрос: а что бизнес желает получить от этого закона? А бизнес заинтересован в санации, а не ликвидации. Законопроект определяет: у должника возникает право подать на банкротство через 9 месяцев, когда не выполняются нормативы по соотношению активов и пассивов в бухгалтерском балансе. Слишком большой срок. Если возникли проблемы с платежеспособностью, то через три квартала от предприятия камня на камне не останется. Будучи управляющим, у меня было две успешные санации, но это была не моя заслуга, а местных органов власти, которые в райцентрах своевременно запустили процедуру банкротства. Если бы они немного задержались, успеха не было бы. Санация – это не обязательно восстановление платежеспособности, она подразумевает и продажу бизнеса. Приведу пример, который был в Бресте: довольно долго продавали одно из предприятий имущественным комплексом, много раз снижали стоимость. По факту завод продали новому собственнику. А вырученные деньги позволили погасить все долги, даже предыдущим собственникам осталась приличная сумма.

У предпринимателей должно быть право более оперативно уходить в процедуру банкротства. Причем хочу обратить внимание на одну нестыковку: кредитор имеет право подать иск в суд на признание должника банкротом уже через три месяца просрочки долга. Санация при своевременном уходе в процедуру не создаст никаких проблем, в том числе и судам, поскольку процесс будет проходить довольно оперативно. Нам важно сохранить бизнес. Но не бизнес конкретного лица, а сохранить его как явление. В этом заинтересованы и должники. Да, сегодня они потеряли деньги. Но появится новый эффективный собственник, и с ним снова можно выгодно сотрудничать.

Есть еще один момент. Должник обязан при наступлении определенных обстоятельств подать заявление в суд о своей несостоятельности. Но не прописана ответственность за невыполнение этой законодательной нормы. Во многих развитых странах за игнорирование этого требования наступают серьезные санкции. Вплоть до уголовной ответственности.

Прекрасные нормы в проекте закона касаются торгов. Действительно, назначение начальной цены судом только затягивает процедуру. В проекте этот вопрос существенно упрощен.

Бизнес заинтересован как можно быстрее получить свои деньги. Но не совсем понятно, кто и когда при банкротстве предприятия эти средства будет возвращать. Раньше в проекте закона была замечательная норма: управляющий от возвращенных средств получал определенный процент. У него появлялась мотивация быстро и качественно работать. В предлагаемом проекте 2018 года данная норма исключена. Сегодня вознаграждение управляющих регламентировали, и получает он его из кассы ликвидируемого предприятия. Иногда, когда у компании есть имущество, управляющие специально затягивают процесс, чтобы подольше получать фиксированное вознаграждение. Был совершенно вопиющий случай, когда управляющий после реализации части имущества вырученные средства не перевел на счет кредиторов, а положил на депозит. Произошло изменение валютных курсов, их не хватило на возврат задолженности, номинированной в иностранной валюте. И тогда управляющий не нашел ничего лучше, как подать иск о привлечении к субсидиарной ответственности учредителя – иностранного инвестора. В этой ситуации разобрались. Тем не менее проблема вознаграждения управляющих остается. Мы выступаем за их прозрачность и возможности кредиторов их стимулировать.

М.Андреев: Смешно слушать о затягивании управляющими сроков, других злоупотреблениях. Он ведет себя ровно так, как позволяет ему кредитор. Если управляющий ничего не делает несколько месяцев, то почему кредиторы молчат? Значит, их устраивает работа управляющего! Они вправе обратиться в суд и заменить его. А если кредитору деньги не нужны… Суд не может за всеми делами скрупулезно следить и подгонять управляющих. Это не его функция.

Несомненно, на практике приходится с разными ситуациями сталкиваться. Но могу заверить: за последние десять, даже пять лет состав управляющих существенно изменился в лучшую сторону. Понятно, каких это стоило трудозатрат. Огромную работу проделали Департамент по санации и банкротству, Верховный Суд. Создали реестр, почистили ряды управляющих. И сегодня на рынке в основном остались только профессионалы.

На мой взгляд, упростить работу по банкротству можно очень просто: сразу устанавливать не только начальную цену имущества, выставляемого на аукцион, но и принцип ее последующего снижения на ближайшие два-три аукциона. Тогда каждый раз не придется собирать кредиторов, утверждать новые цены в суде. Если кто-то из кредиторов с ценой не согласен – пожалуйста, имеет право привести покупателя по более высокой цене. Необходимо дать больше свободы управляющим в этом вопросе. Надо же учитывать: аукцион – это не самый удобный способ приобретения товара покупателем, но самый прозрачный. Если там реализуется имущество по рыночным ценам, то его же можно приобрести здесь и сейчас в другом месте, без аукциона и банкротства. Зачем в торгах участвовать? Поэтому реализация имущества через аукцион – не такая уж и простая задача.

А.Мирониченко: Статус антикризисного управляющего выходит за рамки предпринимательской деятельности. По сути своей деятельности он ближе к нотариусам, адвокатам, медиаторам. Он выступает не только и не столько от своего имени, на свой страх и риск (который, кстати, в виде обязательного страхования составляет достаточно серьезную сумму), сколько действует по закону от имени должника и кредитора, выступает в качестве должностного лица, выполняя некоторые государственные функции (например, принятие и защита требований кредиторов, проведение собраний кредиторов, подготовка планов санации и ликвидации, в том числе и госорганизаций).

Конечно, идеальных моделей не существует. Но позиция департамента – управляющими должны быть физические лица. Тогда удастся избежать ряда существующих проблем.

Что касается выбора антикризисного управляющего, то предполагается введение соответствующего электронного механизма. Все специалисты будут разделены на несколько категорий, будет работать по определенным критериям принцип рейтингования… Тогда исчезнет почва для некоторых злоупотреблений: управляющий получит большую независимость. Ведь он должен защищать интересы и должника, и кредиторов, в том числе трудовых коллективов и государства в целом.

Г.Дребезова: Есть вопрос по залоговым кредитам. Иногда в залоге находится имущественный комплекс, который забирает кредитор. А средств рассчитаться с другими кредиторами уже нет. А необходимо же еще и ликвидировать задолженность по заработной плате, выплатам в Фонд социальной защиты населения.

А.Мирониченко: Залогом могут владеть не только банки, но любой кредитор. Залог является гарантией возврата средств, снижает риски. А чем ниже риски, тем ниже ставки по кредитам, не раскручивается инфляция, а от нее зависят другие макроэкономические показатели. Возврат залогов – это вопрос не только процедуры банкротства, но и стабильности финансовой системы. Почему при процедуре банкротства право на залог должно теряться?

Ю.Кобец: Если речь идет о санации или продаже предприятия в процессе банкротства как единого имущественного комплекса, то залог отходит на второй план. Закон ориентируется на сохранение предприятий и рабочих мест. И банки с этим тезисом согласны. Но если предприятие заканчивает свое существование, почему кредиторы не должны получать свое залоговое имущество? Причем пошли по пути российских коллег: 20 процентов от залога отдается работникам предприятия. Из этих средств будет погашаться задолженность и по заработной плате, и перед ФСЗН. В любом случае эти вопросы решаются в первоочередном порядке.

Закон «должниковский» или «кредиторский»? Правильный и вечный вопрос. Принципиально важно соблюсти баланс интересов всех участников рынка. Но нередко мы упускаем из виду другой момент: любая предпринимательская деятельность связана с рисками. И какие на себя риски брать, каждый предприниматель самостоятельно принимает решение. И, по идее, должен действовать пре­дусмотрительно и аккуратно. И Закон «Об экономической несостоятельности» должен стимулировать и пре­дусмотрительность, и аккуратность. Предприниматель должен понимать, какие средства он может потерять. Закон может быть принят только на базе компромисса. И его удастся достигнуть.

Закон – это всего лишь инструмент. Он может быть несколько хуже или лучше, но он всего лишь инструмент. И принципиально важно, в чьи руки и с какой целью мы вложим этот инструмент. Любые неточности и недостатки могут нивелировать правоприменительной практикой. Если исполнители закона будут нацелены на справедливость, соблюдения балансов интересов, то мы получим прекрасный результат.

Владимир Волчков, «Рэспублiка», 19 декабря 2018 г.